Вот собрались вожди на совет...
Вот собрались вожди на совет...
 



 

Вот собрались вожди на совет – как им быть дальше и чем побеждать
Людскую косность и зависть и лень, вообще, как человечество им извести.
Правое дело под боливийским ясенем листьями пало на землю, доблестный Че
Задохнулся, дыша воздухом битвы и погребая собой бороды викингов втуне.

Вождь самозванцев и наглецов молвил первым, слегка усмехнувшись:
- Часто бывает, что люди внезапны, но редко случается так, чтобы польза
Случилась от этого, труд бесполезен, надежда обманчива их. Сильные духом
Слабее сухой ветви сосны на утёсе – первым же ветром их сносит во фьорды.

Вождь сапожников молвил в ответ, долгим пространством в глазах отражаясь:
- Ноги, спещащие к подвигам, спасительным бегом своим обязаны слабым рукам,
Что обули их в странной и тщетной надежде спасти от мозолей, всё же, обычно
Не тем побеждают – головы всё-таки вождь шляпоносцев спасает от ветра.

Вождь президентов заметил – Я так полагаю, стремительный бег корабля
Обеспечен не ветром, а черной смолою, которую роют гномы в лесах удалённых,
Мы же, её продавая, добьёмся удачи, актёр самозванный нам будет главою совета,
Никто не заметит пустой головы и сквозняк ей на пользу пойдёт несомненно.

Вождь же актёров вскипел громогласно – Слушай, Даная, дары уносящая,
Медным подносом гудя! Я явился ужас наслать лишь дрожанием брови,
Рукам воинов дам я отвагу, вере я дам основание твёрдое действием тонким!
И незаметным. Театра искусство – вот мироздания корни. Все на колени!

Вождь обкурившихся без головы, сидя на лошади тоже безхвостой, сказал:
- Я не верю. Я – Станиславский. Бросьте пустое. В нашей игре всё прозрачно,
О, воины! Если, играя, мы жертвою пали, в чём же есть смысл? В бычке на асфальте?
Слушайте сердце, пусть милосердной и снисходительной будет империя страсти!

Дарт Вейдер сказал, чорный шлем запрокинув, горелой сверкнувши макушкой:
- Вожди! Блин! Детей или женщин собрал здесь Империи зов, я не понял?
Обычно так рассуждают в домах престарелых воины братства без-рук и безмозглых!
Есть только способ один извести человеков – дать им еды, сколько влезет, от пуза.
Женщин им дать, дать молиться и верить, дать всё, что требует жалкое тело!

- Армагеддон, что ли, братцы? – спросил затуманенно, стоя над фьордом,
Где птицы парили, руку протянешь – коснёшься крыла небоходца,
Вождь алкоголиков – наши не дрогнут, конечно, но я извиняюсь,
Ведь и не заметить могут спокойно – что же за радость стрелять из рогатки?

Долго стояли вожди на утёсе, думали думу, глазами смотрели,
Пищей им было солнца сияние, по ночам – свет, отражённый луною,
Их дети и внуки, тем временем так, под утёсом, росли и рожали,
Мужали, на смену отважным спешили, Пинки и Брейн их увидев, смеялись,

Ибо, когда ты серьёзен, за дело браться не стоит, войну прозеваешь...
Волны же кровью утёс обмывали, Че Вдоховенного, в водах шипящего
Тяжким дыханием. А человечество всё ожидало Мазая, не зная,
Что у ладьи старика на дороге стоит тот утёс, где вожди начинают снова и снова

Старую сагу Любви вожделенной, утверждая тем самым неистребимость живого.