Кукурузник над ржой из цикла "чукотские стихи"
Над нивой, над пашней, над Хлебом, Взлетает пилот молодой, Летит он в угаре и дыме, Летит над поникшею ржой, С утра закусив после выпив, Прекрасен отёкшим лицом, Штаны он забыл у Маруси, А шапку он в церкви забыл. У местной больницы поникшей Хмыри и хмырята сдают Кровавую пену из вены, Пробитой огромным шприцом. Без группы и фактора резус, Ведь разницы, в сущности, нет, Чем спирт разбавлять внутривенный, Когда приземлится пилот. Но в небе ещё не остывший, Под парусом вечных небес, Парит кукурузник опасный, Цилиндрами в вечность дымя. Араб на холмах Галилеи, Пришпилив на лацканы пейс, Добытый в бою за свободу, Всё время безудержно бдит, Грузин православный с берданкой На пиках Кавказа, угрюм, С грузинкой в обнимку натужно Всё время безудержно бдит, Чеченец свободный донельзя, Как в море радар круговой, Всё время со стингером в небо Глазами большими глядит. И Чукча (однако, вот пакость), Геолога бросив в кустах, С женою чукотской любимой, Всё время безудержно бдит. И Буш ясноглазый, конечно, Из бункера вынув бинокль, Всё время следит за пилотом И тоже безудержно бдит. Цилиндром на солнце сверкая, Надев свой парадный сюртук, Утратив штаны и рыдая, Летит в поднебесье пилот. И как заплутавший бродяга, Идущий дорогой иной, Летит, и дымит, бедолага, Парит кукурузник над ржой. Куда там парижской фанере! Куда там чужим челнокам, Всем даст по бензину и вере, По всем чужеземным мозгам. Пусть кончится путь как обычно, В сортире Мазая, где тлен, Центральных газет и портретов, Разрезанных острым ножом, Ведь знали, что так всё и будет, Но Русь не оставит судьба, Всё станет, случится и будет, Без времени и никогда. Сортир воссоздаст недобиток В сибирских стальных кандалах, С ядром на ноге и на шее, И с ленинской искрой в глазах. Всё будет, икнётся и встанет, Всё будет, ты слышишь меня? Пилот никогда не устанет Взлетать над родные поля.
|